Статьи

Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя.

Страх и трепет прииде на мя, и покры мя тьма. Пс. 54, ст. 4-5

Название для эссе долго не находилось. Думала писать вступление, но получается однозначно – послесловие. Только для тех, кто прочел книгу Глеба Крылова «Они» до конца, внимательно рассмотрел иллюстрации, а значит, – «оружие прошло» сквозь их души. Невероятно болезненная книга, однозначно исповедальная, потому что автор в своем литературном творчестве не успел «разделаться с самим собой» – что приходит к литератору – если вообще приходит – много позже, после мучительных лет писания «с натуры». Все образы и события у Глеба Крылова – явно не вымышлены, а лишь чуть подштрихованы. Такая литература еще не может считаться в полном смысле художественной, хотя повествование чаще всего идет уже не от первого лица – это, скорей всего, наивная попытка не шокировать читателя излишними откровениями.

[Читать далее…] about Искусство на грани и за ней

Все, что связано с именем первого русского Царя Иоанна IV, считается само собой разумеющимся говорить или писать с отрицательным или, в крайнем случае, ироническим оттенком. Не до конца изжито даже знаменитое ругательство «Опричник!», не так давно применявшееся к мелким представителям власти при их настоящих или мнимых злоупотреблениях. В новейшей русской истории подобную же услугу памяти Иоанна IV оказало и широко известное полотно Репина «Царь Иоанн убивает своего сына» – картина, прочно осевшая в сознании обывателя едва ли не как иллюстрация исторического факта. Постарался и не менее талантливый М.Булгаков, написав пьесу «Иван Васильевич», экранизированную Л. Гайдаем так, что образ Царя с лицом гениального актера, сыгравшего его, теперь вообще едва ли возможно изменить в умах современников…

[Читать далее…] about Оклеветанные историей. Иоанн IV (Грозный)

Держу до смерти, яко же приях,
не прелагаю предел вечных.

Протопоп Аввакум

Наших прадедов Бог по-иному ковал,
Отливал без единой без трещины, —
Видно, лучший металл Он для этого брал,
Но их целостность нам не завещана.
И потомки – не медь и железо, а жесть
В тусклой ржавчине века угрюмого
И не в сотый ли раз я берусь перечесть
Старый том «Жития»» Аввакумова.

Арсений Несмелов

Раскол внутри Православной Церкви в 17 веке явился не только продолжением Смуты – ее  неминуемым духовным последом, но провозвестником – революции, началом глубокой, в конечном счете, мир имеющей привести к пришествию антихриста, болезни русского духа. Сегодня выбрасывали из домов «неправильные»  книги и иконы с двоеперстием – завтра уже с новых колоколен станут срывать  онемевшие от последнего ужаса колокола… Это вам похуже нашествия иноплеменников или насилия иноверных…

[Читать далее…] about Раскол и личность. Протопоп Аввакум и другие…

Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство…

Евангелие от Марка 13:8; от Матфея 24:7

Квартира уже продана, идут торопливые и бестолковые сборы последних вещей. Невесть отчего выворачивающая душу картина: хлам на полу, чужие люди, грохочущие ботинками по светлому паркету, голые, как глаза без ресниц, окна, лишенные штор… За ними, в фиолетовой ночи, стынет внизу пустая детская площадка, почти не изменившаяся за те сорок лет, что я на ней не играла, сияют радужными венцами далекие небоскребы, дымится сухим колючим морозом вечный город – Третий Рим. Святки в разгаре, но уже много лет не жгут костров, не поют колядок – с тех пор, как подмосковная деревня Щукино обернулась частью огромного Северо-Западного административного округа столицы. А ведь пели же когда-то, наверное… Давно, очень давно… Задолго до того, как в начале пятидесятых годов был построен этот добротный дом-«сталинка», где и получил от работы двухкомнатную квартиру простой инженер – мой дедушка Дмитрий Владимирович Павлов, ветеран Великой Отечественной войны…

[Читать далее…] about Жду тебя с Великой Любовью… (Живые голоса войны)

Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. (Пс. 136).

Лететь в Израиль – летом! С ума ты сошла, что ли? Тепловой удар, инфаркт, инсульт – все вместе обеспечено! Так напутствовали меня абсолютно все знакомые, но я, с юности отягощенная самолётофобией, не очень об этом думала – верней, думала, но так: «Тепловой удар у меня будет только в том случае, если самолет не разобьется».

И он не разбился. Шасси мягко коснулось посадочной полосы, грянули аплодисменты, на сей раз предназначенные не мне, а русскому экипажу, и я стала готовиться к худшему.  Едва ли не зажмурившись, шагнула в  не по-русски ярким солнцем озаренный проем на трап и – … ничего страшного не произошло. Ну, жарко. В Петербурге бывает и хуже.  Здесь же «раскаленное дыхание пустыни», на расстоянии представляемое как отголосок адского пекла, высушивает воздух и делает жару вполне переносимой…

[Читать далее…] about Полпути до небес (Впечатления современного паломника)

14 мая 1948 года, когда в Ленинграде еще не отменили продуктовые карточки, но деревья, посаженные ленинградцами на Крестовском острове  в честь Великой Победы,  уже вполне окрепли и в четвертый раз выпустили пахучие клейкие почки, в одном из домов на проспекте Динамо родился мальчик Игорь Сафронов. Его родителями были учительница французского языка и юрист, в недавнем прошлом – блокадная медсестра и пилот бомбардировщика. 

[Читать далее…] about Художник Игорь Сафронов. Знакомство

Какое-то время назад в Южной Африке в золотодобывающей шахте завалило на глубине двух километров тысячу негров-шахтеров. Сутки они просидели там почти без воздуха, пока не был найден способ их оттуда поднять. И подняли ведь! Всех до одного. И пока решали, как именно это сделать, стон стоял до небес – не из шахты, а от мировой общественности. Русские телезрители несколько раз в день обязаны были сочувствовать задыхающимся африканцам, а потом облегченно смахивать слезы умиления, глядя, как вызволенные пляшут и целуются.

[Читать далее…] about Игорь Сафронов – художник сострадания

Международный научный симпозиум «История оптики и современность»… – собственно,  вероятность оказаться в жизни на подобном мероприятии для меня лично в процентном отношении всегда стремилась к нулю: еще в школе черная доска, испещренная белыми созвездиями формул, напоминала мне ясное ночное небо, и все знаки были столь же понятны, как таинственные пути небесных светил. Но вот забросила  судьба – на симпозиум. По приглашению доцента нашей Академии Художеств художника Ольги Александровны Поляковой.

[Читать далее…] about Свет искусства проникает всюду (Впечатления писателя от речей художников на конгрессе физиков)

Когда началась Блокада, я навсегда перестал смеяться – эти слова автора идут сразу вслед за прологом и предваряют первую главу. А мальчику было-то всего десять лет…

[Читать далее…] about Мальчик, который больше не смеялся. (Рецензия на рукопись книги Ивана Ильина «От Блокады до Победы»)

Если бы иконописец – тогда нечему было бы и удивляться. Но художник Ольга Полякова, доцент кафедры рисунка Академии художеств, не пишет икон. Тем не менее, ангелы –  ее постоянные персонажи и обитатели мастерской, и, что удивительно, мы можем не только видеть их в  «традиционном» виде огнеликих юношей с крыльями, но и словно угадывать в чертах живых людей на графических портретах.

[Читать далее…] about Домашние ангелы Ольги Поляковой

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на Песни Песней.

А. Ахматова

В современной русской поэзии мужская любовная лирика как одна из главных тем поэта – явление исключительное…

[Читать далее…] about «Пока любовь неистово жива…» К юбилею поэта Евгения Раевского

— Не умерли, кого зовет любовь…

М. Кузьмин

«Форель разбивает лед» Давно невозможно стать новатором в русской эротической поэзии. Даже если не принимать в расчет попытки поэтов второй половины 18 века подражать французским куртуазным авторам и проигнорировать отчасти опиравшегося на русский фольклор Баркова, все-таки перешедшего ту грань, за которой кончается искусство и начинается распущенность, можно с уверенностью сказать, что литературных учителей у автора данной книги было немало.

[Читать далее…] about Понять вдвоем безбрежность красоты. (О венке чувственных сонетов Татьяны Крыжановской «Яви восторг любви»)

Любому вдумчивому читателю в наше время очевидно, что литература двадцать первого века и сутью своей, и формой, и подходом существенно отличается от литературы второй половины прошлого века. Она стала глубже, вольней и правдивей, но в тоже время и циничней: школа двух минувших десятилетий не прошла даром.

[Читать далее…] about У костра последнего идеалиста (О книге Сергея Псарёва «Тонкая струна»)

…вернее, секции прозы Российского Межрегионального Союза Писателей.

[Читать далее…] about Русской прозе десять лет –